» 10 лет на востоке или записки русской в Афганистане (ч. 2)
Опубликовано: 09.06.2020 23:04 Печать
История москвички, вышедшей замуж в начале 90-х за сына афганского политика и прожившей в Афганистане и Иране 10 лет. Дает возможность взглянуть на внутреннюю жизнь афганского общества 1994-2004 гг. глазами простой русской девчонки, волею судьбы ставшей свидетельницей исторических событий, последовавших за выводом Советских войск из Афганистана.
Ссылки по теме
С чего все началось
Думала ли я, когда в 90-е годы оканчивала среднюю школу и поступала в московский институт иностранных языков на англо-итальянское отделение, что через несколько лет буду бежать с афганцами от талибов по горам Гиндукуша. Или когда выплясывала на дискотеках под «Технологию» и «Комбинацию» и прыгала c одноклассниками под: «Эх, два кусочека колбаски у меня лежали на столе…», что буду вот так сидеть в парандже в вертолете в каком-то Термезе? В действительности, на тот момент я сходу не смогла бы показать эту страну на карте мира. Конечно, я слышала про выполнение некоего интернационального долга в Афганистане нашими солдатами и знала, что муж моей учительницы по скрипке пришел с этой войны немного не в себе – это, пожалуй, было все.
1993 год, Москва. Я студентка ИнЯза, корпус института расположен на Метро 1905 года. Я проживаю рядом с институтом, в старом сталинском доме на Шмитовском проезде в доме № 6, в комнате большой квартиры наших хороших знакомых, уехавших из Москвы. В квартире высокие потолки и большие окна, в коридоре стоит старое черное пианино, на которое поставили громоздкий серый телефон. Я живу в одной комнате, все остальные заперты.
Пресненский район в 90-е годы место, мягко говоря, не самое спокойное в Москве. Особая криминальная активность наблюдается у Пресненских бань, за которыми живет моя грузинская подруга. Мы часто видим черные джипы с амбалами в золотых цепях на шее и запястьях и огромными спутниковыми телефонами в руках. Однажды нам обеим даже пришлось удирать сквозь кусты при непонятной уличной перестрелке.
В магазине за домом всегда полупустые полки, где однажды мне смогли предложить только соль, чай и пряники. Не сказать, чтобы приходилось голодать, но и наесться досыта при таком обеспечении тоже не всегда удавалось. Выручали родительские запасы, но каждый день бегать домой не получалось, так как учеба занимала практически весь день. «Кончик языка ставим на альвеолы! — целыми днями кричала на нас полная еврейка — преподаватель английского, затем она тыкала пальцем в схему бокового сечения ротовой полости и заглядывала в рот каждому. — А теперь заводим за альвеолы!» До сих пор в ушах стоят ее крики, но, надо отдать должное, чисто британское произношение она нам поставила на всю жизнь. С итальянским все обстояло гораздо печальней, и я подумывала, что итальянский явно не мое призвание, зато философия всегда шла на отлично, так как мама учитель истории и книг по теме дома имелось предостаточно.
После пар мы с подружкой грузинкой бежали на улицу. Дома сидеть было неохота, и мы ездили на наше любимое место — Пушкинскую площадь, где всегда было много иностранцев. Наша Изольда Иосифовна, та самая преподавательница по английскому, запрещала разговаривать между собой по-русски, что вызывало у нас бурную реакцию. «Давай мы с тобой притворимся англичанками!» — предлагала моя закадычная подружка. «Давай!» — соглашалась я, и мы начинали демонстративно громко говорить по-английски, сопровождая болтовню непрестанным хохотом. После часа такого «высокоинтеллектуального» времяпровождения очень довольные собой мы расходились по домам, предвкушая, как будем рассказывать про это сокурсникам, и как это будет уморительно.
Дома раздался телефонный звонок, я подняла тяжелую серую трубку и услышала мужской голос с мягким восточным акцентом.
- Алло! Здравствуйте, это Юля?
- Здравствуйте, да, а вы кто?
- Это Саид, ты учишься в институте, я тебя видел, и взял твой телефон у нашего общего друга. Ты похожа на наших…
«Ты похожа на наших». Как же меня достала эта фраза! Мне приходится слышать эту фразу от грузин, армян, азербайджанцев, евреев – и все это при том, что я не имею никакого отношения ни к одной из этих национальностей. Может я не права, но мне кажется, что время, когда все русские были высокими голубоглазыми блондинами, осталось где-то во временах «Слова о полку Игореве». Я среднего роста, с карими глазами и черными вьющимися, как спиральки, волосами, и я русская. И все-таки именно с этой фразы началось наше знакомство.
Советники
«Мда, ну и кавалера ты себе выискала…, — мама в растерянности смотрит в справочник «Кто есть кто в мировой политике». — Сейед Мансур Надери — лидер афганских исмаилитов, занимал руководящие посты в правительстве Афганистана. И что с этим делать?!»
Богатый Саид сорил долларами направо и налево, теперь у меня вместо полупустого холодильника на полу стояли ящики с мандаринами, а холодильник был забит пиццей с Кутузовского и бургерами с Тверской. Его чемоданы были полны цветастых шелковых рубашек из Германии, а на ногах он носил казаки из крокодиловой кожи, которых у него также было множество. Он снимал просторную квартиру на Сухаревской, и с ним всегда было несколько афганцев-хазарейцев, выполнявших всю домашнюю работу. Иногда мы ездили к его другу — сыну Бабрака Кармаля, который также жил в Москве в огромной квартире с очень высокими потолками, сверху донизу занятую книжными шкафами. «Ты не слышала об Эдуарде Лимонове? — обескуражил он меня неожиданным вопросом. – Вот, читаю его книгу».
Однажды летом 1994 года к Саиду пришел в гости его родственник, долгие годы проживавший в Лондоне. Я не понимала дари, и они разговаривали при мне, но было видно, что разговор секретный, так как говорили тихим голосом, чтобы не было слышно афганцам в другой комнате. До меня часто доносилось слово «талиб», и я как лингвист поняла, что разговор о них. После ухода этого человека я спросила Саида: «А что такое «талиб»?» Он как-то неуклюже дернулся от неожиданности: «Талиб — это студент, и вообще больше не повторяй за нами то, что слышишь. Мой брат сказал, что англичане организовали новую группировку под названием «Талибаны», чтобы свергнуть доктора Наджибуллу. Они тренируют их в Пакистане, а затем к власти вернется Захир шах, бывший афганский король». Я не поняла ни одного слова, особенно то, почему это плохо, что англичане тренируют студентов в Пакистане.
Любимое место времяпровождения Саида был валютный ресторан «Дели» на улице 1905 года. Ресторан был действительно шикарный, у входа стоял швейцар, которому гости давали валюту на чаевые. В ресторане было несколько тематических залов, один в стиле диско с танцевальным кругом, второй – в стиле модерн, но мы всегда сидели в третьем зале – традиционном, с резными деревянными ширмами, разделявшими зал на уютные кабинки. Он встречался там с советскими «мушавирами» советниками, один из которых, Генрих Анатольевич Поляков, особенно меня поразил. Он знал об Афганистане и афганцах буквально все – историю, экономику, роды, кланы, имена полевых командиров и их взаимоотношения. Тогда я не понимала, что сижу за одним столом с начальником афганского сектора международного отдела ЦК КПСС, с человеком прошедшим все этапы до ввода и во время присутствия советского контингента в Афганистане, блистательным аналитиком и востоковедом, который не сможет пережить развал страны и предательство высшего руководства, и закончит жизнь трагически, скончавшись брошенный всеми в хосписе от тяжелой болезни в 2012 году в Москве.
Советник говорил очень ярко, образно и как-то властно, так что даже вальяжный и привыкший понукать всеми Саид сидел перед ним, съёжившись, и слушал его безмолвно, лишь отвечая на поставленные вопросы. Затем под воздействием напитков все расслабились, кроме меня, так как я продолжала смотреть на него с открытым ртом. Через некоторое время я решилась и осторожно спросила:
- Простите, а вы кто?
- Я востоковед, — ответил он, — моя работа страны Востока, в том числе Афганистан.
- А разве есть такая работа? — удивленно спросила я.
-Да, есть, — улыбнулся он.
После ресторана мне надо было заехать к родителям на Марьину Рощу, Поляков был с нами в машине и неожиданно сказал, что он тоже хочет зайти со мной домой. Я удивилась, но, естественно, согласилась. Мы поднялись на третий этаж в квартиру к моим родителям. Советник резко открыл дверь и быстрыми шагами прошел прямо на кухню. «Где родители?!» — громко спросил он. Пришла мама, он сел на табурет напротив нее. Я удивилась тому, как он вдруг изменился. Только 10 минут назад он еле выполз из ресторана и со смешками и прибаутками упал в машину. Сейчас же на кухне сидел абсолютно трезвый и пугающе серьезный человек. «Что вы делаете?! – произнес он, окинув нас мрачным тяжелым взглядом. — Вы вообще осознаете, во что ввязывается ваша дочь? Забирайте ее немедленно!» Сказав это, он так же стремительно встал и вышел.
Никто тогда не слушал рекомендаций востоковедов. Их не слушало ни советское руководство перед вводом войск в Афганистан, ни даже сейчас, когда один из них предупреждал случайно влипшую в опасную историю глупую девчонку. Первые не слушали от патологически развитого самомнения, ну, а такие как я — от парадоксально глупой наивности.
Ташкент город хлебный
Уже через полтора года с восьмимесячным ребенком на руках, в черной кроличьей шубе и с пачкой памперсов через плечо я поднималась по трапу боинга рейса Аэрофлота Москва – Ташкент. Приветливая стюардесса быстро прикрепила люльку к стене и положила в нее спящего ребенка.
Сидя в самолете, я задумчиво перебирала в памяти детали неприятного собеседования за две недели до вылета, когда меня неожиданно пригласили в некое учреждение, где полная женщина в роговых очках и в коричневом костюме спрашивала меня монотонным голосом:
- Цель поездки в Афганистан?
- Муж афганец, едем к нему домой, — невнятно мямлила я.
- А ваши родители в курсе, куда вы собрались ехать? – продолжала она, оглядывая меня поверх очков, с лицом, демонстрирующим осуждение и сомнения в моей адекватности.
- Да, отец выезжает за мной через неделю, – вяло пыталась парировать я.
- Ваш выезд за пределы страны нецелесообразен, – отрезала она и шлепнула штамп в лежащий перед ней журнал. На этом разговор окончился.
Через четыре с половиной часа самолет приземлился в аэропорту Ташкента. Выйдя из аэропорта, я обомлела при виде покрывшихся распустившимися зелеными листочками деревьев и яркого горячего солнца. Дочка даже не проснулась и спала, завернутая в светлое одеяло с соской во рту. Подъехали два больших джипа, вышел Саид и приказал сопровождавшим его хазарейцам погрузить мои вещи в другую машину. Мы поехали в дом их знакомого узбека.
После советских квартир-маломерок дом узбека показался мне сказочным дворцом с большим садом и банным комплексом во дворе. Стены и потолки были увешаны зеркалами, пол отделан ярким кафелем. Ковры причудливых узоров были разостланы по всем этажам дома. Во дворе распустились листочки неизвестных мне диковинных фруктовых деревьев. Меня заселили в небольшую комнатку, где я провела несколько дней, пока афганское консульство в Ташкенте оформляло мою въездную визу. Глядя на расставленные повсюду фруктовые вазы, я думала о том, что, пожалуй, в таком доме я бы с удовольствием и осталась, и особо незачем ехать в Афганистан. Но вскоре принесли мой паспорт с вклеенной белой наклейкой, исписанной арабской вязью, это и была виза Афганистана. Выезд в Термез был назначен на следующий день.
Ташкент – Термез — Хайратон
Как быстро бы не неслись джипы, но 11 часов однообразной пыльной дороги в Термез выматывают не на шутку. Впоследствии мне придется часто ездить по этой дороге, и этот монотонный степной пейзаж за стеклом машины порядком поднадоест, но первый раз все было в диковинку.
В день выезда подул прохладный мартовский ветер. Из верхней одежды, в которой я приехала из Москвы, у меня была только черная кроличья шуба. Я, недолго думая, одела эту шубу, чем привела в шок узбечек на полустанках, когда выходила из машины размять затекшие от долгого сидения ноги.
Наконец добрались до Термеза, где у семьи мужа был собственный дом, используемый ими как перевалочный пункт по дороге в Афганистан. После краткой остановки мы подъехали к пограничному мосту через Амударью, так называемому «Мосту Дружбы», построенному в 1981 году советскими инженерами. На мосту нас встретили афганские пограничники. Увидев мой паспорт, они помахали рукой куда-то влево, отправляя нас в советское консульство, расположенное недалеко от моста.
Нас встретил консул, уже до этого знакомый с Саидом. Он подошел ко мне и заглянул в одеяло с ребенком:
- Девочка? – весело спросил он меня.
- Да… — смущенно ответила я.
- Смотри-ка, ксерокопия Саида! – смеется консул.
Саид довольно улыбается. Мы проходим в комнату, обшитую деревянными рейками, где в мой паспорт ставят печать «Поставлена на учет в Генкосульство СССР в Хайратоне».
Снова рассаживаемся по машинам, чтобы отправиться в Мазари-Шариф. И только отъезжаем по асфальтовой дороге, как вокруг машины начинают перелетать с места на место зеленые шевелящиеся облака. Затем в лобовое окно машины на скорости врезаются огромные кузнечики и, разбиваясь о стекло, оставляют противные зеленые кляксы. Через пять минут все стекла покрываются тошнотворными зелеными подтеками.
- Что это?! — вскрикиваю я с отвращением.
- Саранча, поля же не обрабатывают, вот и развелась везде, — объяснил Саид.
Через час – полтора быстрой езды мы прибываем во второй по величине город Афганистана под названием Мазари-Шариф, являющийся столицей северной провинции Балх.
Мазари – Шариф
Как мне сказали, городом управлял афганский узбек генерал, которого звали Абдул-Рашид Дустум. Повсюду стояли патрули из узбеков. Мы направлялись в район города под названием «Кудебарг», где находилось предприятие по производству удобрений. Иметь дом в этом районе считалось престижным, поэтому семья Надери приобрела себе двухэтажный дом именно здесь.
Дом был добротным и хорошо сделанным. На втором этаже находился просторный устланный коврами зал, по периметру которого были расставлены необыкновенно длинные, сделанные на заказ диваны, но ими мало кто пользовался – все сидели на коврах, облокачиваясь на бархатные подушки. Мое внимание привлек огромных размеров телевизор с очень тонким видеоплеером, таких в Союзе я не видела. Я сбежала по лестницам вниз, посмотреть, что там. Внизу была кухня с большими газовыми плитами. Один из охранников, повязав фартук поверх военной формы и засучив рукава, лихо помешивал «кафгиром» баранину, обжаривая ее в луке, рядом стоял тазик с замоченным длиннозерным желтоватым пакистанским рисом. Но я смотрела не на рис, а в угол кухни, где за двумя вениками обыденно стояли автоматы Калашникова. С улицы донеслись голоса, и я увидела, что в пластиковых кастрюлях «бартанах» принесли какую-то еду. Думая, что это шашлык, я побежала обратно наверх, и сразу отпрыгнула назад, увидев их содержимое. «Это же «кале паче», — со смехом сказали мне, — баранья голова и ноги. Очень полезно для суставов». Но я категорически отказалась это пробовать. Сев поодаль, я искоса наблюдала, как они ели язык, глаза и выбивали мозг на ложки. «И я это должна буду тут есть?!» — с отвращением думала я. Но мне продолжали объяснять, как ни в чем не бывало: «Вот видишь язык. Женщинам мы его обычно не даем есть, так как у них и без этого языки длинные. Глаза надо есть одному человеку, так как если по одному глазу съедят два разных человека, то обязательно поссорятся…».
После такого отвратительного блюда мне все-таки повезло, так как в одной из кастрюлек принесли мороженое ручного производства. Сбитые вручную сливки с ванилью и фисташковой крошкой оказались такие вкусные, что я скоро забыла пережитый стресс, а затем мне дали целое блюдо джелалабадских желтых манго и веточек крошечных спелых бананов, от которых мое настроение окончательно пришло в норму. «Ничего…, — думала я, наворачивая спелые сладчайшие манго, — в принципе, жить можно».
Только я после таких деликатесов прилегла отдохнуть, как снова надо куда-то ехать. «Расул Пахлаван послал за нами машину», — услышала я.
Расул Пахлаван
Выйдя из дома на улицу, я снова удивилась, на этот раз я впервые в жизни увидела Мерседес. Вообще, в Афганистане было странное ощущение, вроде страна бедная, но ни такой бытовой техники, ни таких машин в Москве мне не приходилось видеть. Черный сияющий на ярком солнце Мерседес был не просто хорош, он был шикарен и принадлежал он другому узбекскому генералу, которого звали Расул Пахлаван. И если бы в тот солнечный мартовский день 1996 года нам кто-нибудь бы сказал, что хозяину этой машины осталось жить 4 месяца, мы бы подумали, что это безумие.
А это действительно произойдет в июне 1996 года, когда Расула Пахлавана по непонятным причинам застрелит его же собственный телохранитель. Это известие застанет врасплох и испугает семью мужа. Лихорадочно собирая информацию, они поедут домой к Малику для выражения соболезнований, по случайному совпадению меня тоже туда возьмут.
Когда мы пришли в дом Малика, нас отвели на женскую половину. Это была просторная комната с белеными стенами и матрасами на полу. Я привыкла к более современным и всегда по моде одетым родственницам мужа, поэтому, увидев жен и родственниц Малика, приняла их за служанок. Они были одеты как женщины из горных кишлаков, не могли вести светскую беседу и держать себя. От общения с ними складывалось ощущение, что они забиты и запуганы своим мужем.
На тот момент я не понимала язык, хотя они особо и не разговаривали. Вдруг неожиданно распахнулась дверь, и в женскую половину зашел сам Малик. Он несколько раз проходил мимо нас в соседний зал, что-то указывал. Он был такого же высокого роста, как его убитый брат, но гораздо полнее. На нем был светлый «пирантумбан» и жилет.
Я обратила внимание, что Малик как-то ненормально перевозбужден, весь дерганый и вообще какой-то неадекватный. Он быстро ходил, громко что-то приказывал, а и так необщительные жены при его появлении вообще впали в ступор.
Нас позвали на выход, и мы сели в машины. Впервые я видела по-настоящему злыми уже своих родственников. Они были просто в бешенстве, а последняя выходка Малика, когда он зашел в женский зал, где сидели женщины семьи Надери, довела их до белого каления. Самое интересное, что они окажутся абсолютно правыми, этот поход Малика в женский зал будет иметь опасные последствия.
Но все это будет в будущем, а на тот момент я с довольным видом сидела в его огромном, сделанном на заказ Мерседесе, и мне было абсолютно все равно, кто такой этот Расул Пахлаван. Я думала лишь о том, что никто и ни за что на свете не поверит, что я каталась на такой шикарной машине.
Через 4 месяца, когда вся семья Надери полушепотом обсуждала загадочную гибель этого узбекского генерала, я впервые увидела фотографию Расула Пахлавана в черной рамке. Породистое и беспощадное лицо, прямой нос, зеленые глаза, по сравнению с невзрачным Дустумом он выглядел гораздо эффектней. Тут же я услышала жуткие истории о его страшном нраве, когда однажды он летел на вертолете вместе с одной из жен, а его новорожденный сын беспрестанно плакал. Расул Пахлаван несколько раз приказал жене «заткнуть своего щенка», но ребенок не умолкал. И тогда он схватил младенца за ногу, открыл люк вертолета и выкинул его за борт.
И другую подобную историю о побеге одной из его жен с молодым афганским певцом в Ташкент. Беглецам удалось выбраться из Афганистана и добраться до Ташкента, но, как я поняла, узбекские власти проявили жестокость и, прекрасно понимая, на что обрекают несчастную молодую пару, выдали их обоих в звериные лапы своего ставленника. Расул Пахлаван повесил их на цепи и резал на куски на глазах друг у друга. Поистине, то был не человек, а дьявол, как и его милый братик Малик.
МЕХДИ Михяуддин 
Олеся ЕМЕЛЬЯНОВА 
СЕРЕНКО Андрей 
САБИР Фахим 
Омар НЕССАР