» Дежавю в Кабуле

Опубликовано: 27.04.2020 22:00 Печать

Автор: Александр КНЯЗЕВ

Об авторе: Александр Алексеевич Князев, доктор исторических наук, эксперт по Центральной Азии.

Спустя фактически два месяца после подписания 29 февраля соглашения представителями политического офиса «Талибана» (запрещено в РФ) и госдепартаментом США можно констатировать, что какого-либо позитивного развития военно-политической (а, соответственно, и социально-экономической) ситуации в стране не случилось.

За этой констатацией можно увидеть несколько причин, одной из которых является фактическое отсутствие полноценно легитимной, признаваемой всеми внешними партнерами и эффективной для населения государственной власти в стране. И эта ситуация возникла не после проведения в сентябре 2019 года президентских выборов и объявления их результатов, приведших к еще более сложной, нежели ранее, многоцентричности власти в стране. Эта ситуация существовала, по сути, с ноября 2014 года, когда руками тогдашнего госсекретаря Джона Керри был создан компромисс между Ашрафом Гани и Абдуллой Абдуллой, получивший довольно пафосное — в проекции на реальность — название «правительства национального согласия». Находящаяся в большом количестве противоречий с конституцией страны, созданная тогда и просуществовавшая фактически до конца 2019 года конструкция высшей власти была не просто не эффективной, она была направлена на растущую фрагментацию афганского общества, или, по-крайней мере, афганской элиты, по всем существующим расколам: межэтническим, межплеменным, межрегиональным, связанным с внешними влияниями.

Актуальная конфликтогенность нынешней ситуации, как и в ноябре 2014 года, главным образом кроется в том, что легитимность президентства Ашрафа Гани Ахмадзая базируется не на результатах выборов, а на происходящем поиске новых политических договоренностей персонально с Абдуллой Абдуллой. Причем, сегодняшние союзники Абдуллы, как и в предыдущий постэлекторальный период, вовсе не обязательно останутся таковыми в случае нахождения какого-то нового компромисса Ашрафа Гани с Абдуллой. В этом контексте можно рассматривать и попытки Ашрафа Гани привлечь на свою сторону некоторых сегодняшних партнеров Абдуллы, в частности, из числа лидеров этнополитических партий и групп. Примером такой тактики может служить эпизод начала марта, когда Ашраф Гани при посредничестве Сарвара Дониша предложил Мохаммаду Мохаккику отречься от Абдуллы. Взамен предлагалось одно министерство, три провинции, посты начальников полиции в трех провинциях, один военный корпус… Позже Абдулрашид Дустум заявлял, что Ашраф Гани отдельно предложил ему министерское кресло, руководство ведомствами и деньги для того, чтобы он отказался оказывать поддержку Абдулле Абдулле.

Практика использования подобных технологий может считаться традиционной, а результатом ее становится уже утвердившийся высочайший динамизм политической элиты, способной менять свои позиции на прямо противоположные в течение кратчайшего времени… Интересы участников ситуативного альянса, сложившегося вокруг Абдуллы по результатам выборов, разнонаправленны и маловероятно, что его персональный компромисс этим интересам будет отвечать. Опять же, в этом не будет ничего нового: после заключения компромисса 2014 года и назначения Абдуллы на роль неконституционного «раиси иджройя» он потерял поддержку и всех своих тогдашних союзников.

Выборные и поствыборные альянсы при сегодняшнем качестве всей политической элиты Афганистана могут иметь только краткосрочный характер. А исключение тех или иных групп политической элиты из правительственных структур всегда будет только способствовать центробежным процессам. Учитывая же неподконтрольность кабульскому правительству большей части территории страны, слабость правительственных сил безопасности, — превращать Афганистан в простой набор отчужденных друг от друга территорий. Что, собственно, и происходит на протяжении многих десятилетий афганской новейшей истории. Группы поддержки Ашрафа Гани и Абдуллы Абдуллы — это, по сути, все те же прежние средневековые танзимы, находящиеся в высококонкурентной среде, со своими интересами и способностью стремительно менять союзников, включая и внешних. И любой новый вероятный компромисс Абдуллы с Гани чреват тем, что большинство этих временных союзников легко могут перейти в ранг противников: как для Гани, так и для Абдуллы.

Интересно, что в отличие от ситуации поствыборного компромисса 2014 года, сейчас большинство стран не спешат поздравлять Ашрафа Гани с победой, что не только свидетельствует о скептицизме в отношении легитимности президентских выборов в Афганистане, но и о заинтересованности многих внешних акторов в консервации существующей неопределенности и непредсказуемости. Не скатываясь в конспирологию, можно только поразмышлять чем была американская поддержка проведению президентских выборов: ошибкой или провокацией с достаточно легко просчитываемыми последствиями. А вспомнив, как проходили выборы в сентябре 2019 года, в этом же контексте необходимо, вероятно, дать достаточно негативную оценку инерционному в своей сути массовому признанию этих выборов внешними акторами афганской политики.

Нынешняя ситуация усугубляется и необходимостью начала межафганского диалога с «Талибаном», продиктованной как объективной потребностью развития страны, так и американскими кураторами. Госсекретарь Помпео с его попытками примирить стороны конфликта неким новым компромиссом пока оказался менее успешен, нежели его предшественник Керри. Впрочем, весь переговорный процесс США с «Талибаном» должен рассматриваться исключительно в контексте стратегических целей и задач США в Афганистане, вряд ли было бы разумно принимать на веру риторику американского истеблишмента, имеющую в данном случае сугубо тактическое значение. Эти цели и задачи заключаются как в поддержании определенного и поддающегося управлению из Вашингтона уровня нестабильности в Афганистане, так и в сохранении своего минимально необходимого военного присутствия в стране. Первое из этих обстоятельств логично обеспечивает второе. Формой легитимизации американского военного присутствия до 2014 года были резолюции Совета Безопасности ООН, затем — заключенное в 2014 году двустороннее соглашение по безопасности между США и Афганистаном, которое должно было действовать до 2024 года. Тупиковое состояние внутриафганского политического процесса, включая и проблему «Талибана», рост активности других внешних акторов, задачи президентского электорального процесса в самих США — эти и ряд других факторов подталкивают администрацию Трампа к хотя бы формальному обновлению обстоятельств своего присутствия в Афганистане и всей своей афганской политики. Подписанием соглашения с «Талибаном» обновляется форма, но отнюдь не содержание: quod erat demonstrandum.

Поведение «Талибана» во всем происходящем имеет свою очень устойчивую историческую аналогию: в первой половине 1990-х годов укрепление влияния талибов и их последующий приход к власти в Кабуле произошли именно на фоне разногласий среди моджахедских партий и группировок во власти.

Взяв на себя обязательства о прекращении военных действий в отношении военнослужащих США, сразу после подписания соглашения с американцами талибы заметно активизировались: за два месяца после 29 февраля боевиками «Талибана», по информации Национального совета безопасности Афганистана, было совершено 2804 нападения. Внутриэлитные противоречия в Кабуле и фактический вакуум власти дают талибам возможность лишний раз продемонстрировать свою военную силу и сформировать очередное свое преимущество на остающихся до сих пор гипотетическими межафганских переговорах.

Однако, военную активность талибов нельзя рассматривать и вне связи с основной линией, которую по мере развития переговорных процессов с участием «Талибана» проводило и проводит правительство Ашрафа Гани. Понятно, что любые форматы переговоров выводят за рамки политического будущего страны действующего президента и его окружение, нелегитимность Гани и его правительства только делает это обстоятельство более выпуклым, более рельефным.

Контрреакция Ашрафа Гани ярко начала проявляться в феврале-марте 2019 года: тогда правительственные силовые структуры фактически спровоцировали новый виток эскалации военных действий в стране. К этой же контрреакции можно отнести и ряд кадровых назначений, проведенных Ашрафом Гани в конце 2018 — марте 2019 года в силовых структурах, куда были назначены такие персоны как, например, Амрулла Салех, Ясин Зия, Бисмилла Вазири или Асадулла Халид, известные склонностью к военному решению талибского вопроса. Военную активизацию кабульского правительства на протяжении всего 2019 года можно расценивать как попытку кабульского правительства если не сорвать, то хотя бы серьезно усложнить все переговорные форматы, проходящие без его участия.

Частично активизация талибов после подписания соглашения в Дохе отражает и известную неоднородность самого «Талибана», а также высокую конкурентность внутри талибской элиты. Значительная часть военных командиров «Талибана» негативно отнеслась к соглашению с США, и по-прежнему исключать, что уже в среднесрочной перспективе может произойти даже некое обновление руководства «Талибана», сопровождаемое отказом от всех предыдущих соглашений и договоренностей.

Это положение страны даже в пока гипотетическом случае начала межафганских переговоров с талибами оставляет возможности для поддержания, а, возможно, и роста нестабильности, что может способствовать и росту активности разнообразных террористических групп, которые останутся неподконтрольными руководству «Талибана». Что, в свою очередь, может быть если и не преодолено, то хотя бы смягчено лишь достижением договоренностей с основным талибским ядром, отменой прошедших выборов как таковых, формированием переходного правительства с участием талибов и формированием эффективных государственных институтов.

Версии будущих соглашений рассматривают достижение договоренностей с талибской элитой — ни одна из известных деталей не содержит в себе какой-либо программы реинтеграции в афганское общество рядовых боевиков «Талибана». Тем более не рассматриваются возможные реакции афганского населения на возвращение в легитимное пространство страны нескольких десятков тысяч этих боевиков. Понятно, что самостоятельно наиболее успешны в этом случае будут талибские командиры в иерархии от среднего звена и выше, а значительная часть рядовых участников и командиров низшего звена окажутся невостребованными в мирной жизни. Они способны оказаться чрезвычайно серьезным мобилизационным ресурсом для неподконтрольных центральным органам «Талибана» группировок, включая и имеющие международное, неафганское происхождение.

Внутриполитический кризис в афганской столице дает талибам шанс и на полный приход к власти в стране. Создается ощущение дежавю с ситуацией начала 1990-х годов, когда на фоне борьбы моджахедов за власть и хаоса в стране тогдашний «Талибан» и начал устанавливать свою власть. Понятно, что такой вариант развития событий означал бы качественно новую конфигурацию разнообразных конфликтов в стране, новый уровень эскалации военных действий и вовлечение новых внешних ресурсов и стоящих за ними внешних же интересов. Приход талибов к власти в Кабуле — это не только реплики из публичной риторики президента США Дональда Трампа или представителей «Талибана», в американских сценариях для Афганистана такой вариант уже рассматривался не менее как пару лет назад.

Более полная оценка политического будущего, возможных обновлений самой конструкции государственного управления и всей политической системы Афганистана как необходимого этапа в движении к миру, безусловно должна содержать в себе и вопросы, связанные с внешними воздействиями на все без исключения афганские политические силы.

Политика