» Афганские диаспоры в зеркале пуштунской литературы (часть 2)

Опубликовано: 16.09.2008 10:46 Печать

Автор: ГЕРАСИМОВА Алевтина

Об авторе: Алевтина Сергеевна Герасимова — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук.

Первая часть.

Трагедия тысяч и тысяч афганских матерей запечатлена в поэме Джамбеша. Поэту удалось передать искреннее, теплое материнское чувство и безмерное горе утраты. Над всеми бедствиями афганцев нависает мрачная тень войны, она — виновница всех бед и несчастий. Она извлекает из поэтической лиры скорбные мелодии, своего рода реквием по всему афганскому народу.

Афганский народ не только скорбит и страдает в эмиграции, не всегда он молчаливо покоряется судьбе. Порой афганцы выражают свой протест против существующего положения доступными для них средствами, что нашло отражение и в литературе.

Летом 1994 года перед Представительством ООН в Дели был совершен акт самосожжения в знак протеста против положения афганских беженцев в этой стране. Один из старейших филологов Афганистана (академик и поэт) Абдушшукур Рашад (1922–2004) откликнулся на это событие небольшой своеобразной драмой в стихах «Девушка, совершившая акт самосожжения» («Лулпá пéгла»), изданной в Пешаваре в 1995 году Героиня драмы безымянна, это обобщенный образ афганской беженки. Автор называет ее просто «девушка-беженка». Драма состоит из монологов-обращений героини к матери, к индийскому чиновнику — сотруднику Представительства ООН и из их пространных ответов героине. Заключительная же часть драмы «Похороны девушки, совершившей самосожжение», представляет собою авторское изложение этого события.

Афганские беженцы в Индии полгода не получали гуманитарной помощи от Представительства ООН в Дели, и героиня, заручившись благословением матери, отправилась в это учреждение потребовать то, что им необходимо для выживания и предоставляется международным сообществом. Для гордой афганки обращаться за милостыней — тяжкое наказание. Но положение отчаянное: мать уже много месяцев лежит без лекарств, «весь скарб, какой у нас был, продали. Постелью нам стала земля, одеялом небо». И героиня решается: «Либо принесу пособие, либо убью себя. С пустыми руками не могу придти к матушке. Жертвуя собственной головой, возвышу голову афганца». Больная мать благословляет ее на подвиг: «Иди, доченька, станешь посохом в руках слепцов. Иди, доченька, станешь кинжалом для сердец врагов».

Придя к Представительству ООН в Дели, героиня обращается к индийскому чиновнику Гопалу, которого про себя презрительно называет цыганом. Автор подчеркивает этим значительность поступка героини. Для гордой афганской женщины идти на поклон, обращаться с просьбой к представителю презренного цыганского племени — акт, требующий определенного забвения некоторых черт национального характера, своего рода самоотверженность. Героине приходится поступиться своей гордостью. Гопал же стыдит девушку за «попрошайничество»: «Как жаль, что стыд ушел от афганцев! / Ах сожалею, что стыдливость сбежала от пуштунов!» Чиновник напоминает героине, что Россия ушла из ее страны, а ее сторонники потерпели поражение, и нечего сидеть здесь, прося милостыню у других. Надо возвращаться на родину, где теперь властвуют моджахеды. «Если бы в стране был мир и покой, — отвечает девушка, — мы бы охотно уехали в свои дома. Что нам делать в вашем знойном Дели?» Оказывается, афганцы попали, как говорится, из огня да в полымя.

«Убежав от ос, столкнулись с драконом.
От страха перед ураганом бросились в пучину.
Кровь нации, народа ценится теперь не более, чем кровь воробья!»

— горестно восклицает беженка. В таком отчаянном, безысходном положении оказались афганцы в своих скитаниях по городам и весям. Пережив унижения и отказ в помощи, героиня решается на страшный акт самосожжения.

«Хорош мир, а не вынужденная покорность перед собаками», — считает афганка. Она хочет, чтобы весь мир узнал о ее жертве, чтобы люди прониклись мыслью, что нельзя терпеть до бесконечности тяготы, невзгоды, унижения …

«Люди, слушайте!
Я подобно Сите, бросаюсь в жаркое пламя.
Это от притеснений ООН.
Как Феникс я сбрасываю в огонь одежду.
Это послание афганцам от сестры,
совершившей самосожжение.
Доставьте его к ушам человечества.
Бессмысленны претензии по поводу прав человека.
Все это жульничество, обман наивных людей».

В своих последних словах афганская беженка обращается не только к соотечественникам, но ко всему человечеству. Ее поступок вырастает в масштабах до мировых пределов. На краю гибели она бросает обвинение ООН, считая, что ее гуманитарная помощь не более, чем обман, рассчитанный на простых, наивных людей. Не вникая в справедливость слов доведенной до крайности героини, замечу только, что горе и отчаяние афганских беженцев безмерно, безгранично.

Следует сказать, что не вся афганская диаспора в Пакистане, Индии, Иране — это беженцы, влачащие жалкое существование. Некоторым бизнесменам, состоятельным людям удалось вывезти или сохранить свои капиталы в соседних с Афганистаном странах, и они там укоренились, легко преодолели языковой барьер (если он был) и ведут привычный им образ жизни. Однако таких эмигрантов очень мало, и они не попадают в поле зрения художественной литературы.

Тягостные чувства афганцы испытывают в диаспорах даже в таких благополучных странах, как США. Замечательно глубоко и пронзительно выразил трагедию своей души и своего бытия на чужбине Абдулбари Джахани, один из известных афганских поэтов, входящих в число тех немногих, кого по мнению выдающегося афганского литературоведа Мухаммада Сиддика Рухи (1934–1996) можно пересчитать по пальцам. В 1982 году поэт эмигрировал в США, поселился в Вирджинии и спустя три года написал поэму «Исчезнувшая любовь», которая стала своего рода произведением хрестоматийным. Она была включена М. С. Рухи в его «Историю пуштунской литературы».
Джахани оказался в чуждом и враждебном ему мире:

Жестокие волны жизни
Разлучили меня с любимой родиной.
Мятежные ветры времени
Перенесли меня в другой мир.

Эти первые строки поэмы как бы создают печальный запев, настраивают на горестный лад. И вот каким предстает перед поэтом этот другой мир:

Здесь нет огня жизни,
Это дом ада, геенны огненной.
Здесь всё испепеляется,
Это — могила, называемая жизнью.
Здесь всё продается.
Всё — товар на базаре.
Здесь чужая кровь,
Здесь открыто проявляется плотская любовь.

Западный мир, где всё продается и покупается, где всё отдает мертвечиной, где само существование не воспринимается поэтом как настоящая жизнь, чрезвычайно далек от привычной и милой его сердцу жизни в родном краю. С нежностью и тоской вспоминает он то, чего лишился: здесь не такие склоны гор; нет диких просторных степей с распускающимися тюльпанами; негде раскинуть палатку кочевнику; не раздаются громкие возгласы погонщиков верблюдов; нет лощин, на дне которых плещутся волны горных речек. Нет простого, спокойного, прозрачного мира, где человек находится в гармонии с природой. Природа — начало созидательное, в ней нет места коварству и злобе людской.

Подернутый дымкой воспоминаний родной край представляется поэту потерянным раем:

Тот рай, где я воспевал гурий,
Отчужден от меня.
Дом мой, где я рассказывал свои сказки,
Погиб вместе со всем, что в нем было.

А в новом чужом мире А. Джахани не находит себе места, неприкаян и одинок:

Никто здесь не может услышать
Песен моих высоких гор.
Не могу я здесь говорить
На моем родном языке пушту.

Неприспособленность, неадаптированность к чужому культурно-цивилизационному пространству лишает поэта творческой потенции, обрекает на молчание, убивает в нем душу живую:

Смятенные чувства мои умерли,
Не ждите от меня стихов.

Так категорично заканчивается произведение А. Джахани, в поэтическом пространстве которого столкнулись Восток и Запад. Сытый и благополучный Запад, давший приют афганскому эмигранту, не покорил его, не заставил играть по своим правилам, возможно даже обострил неприятие его поэтом в сопоставлении с родным Востоком. Мы не увидим в поэме конкретных реалий западного мира, в отличие от мира Востока, воссозданного поэтом в конкретных, предметных образах и картинах. Но вся тональность и образный строй произведения позволяют читателю воспринимать Запад как нечто чуждое, неприемлемое и даже враждебное восточному человеку.

В Москве тоже сложилась большая афганская диаспора. В основном это — интеллектуальная элита афганского общества, сложившаяся в годы существования Демократической республики Афганистан (1978–1992). Многие из мигрантов учились в различных университетах Советского Союза, владеют русским языком, придерживаются демократических взглядов. Они были вынуждены покинуть родину после падения режима Наджибуллы. Это был 1992 год, время, не лучшее для нашей страны: распался Советский Союз, наступили годы экономической разрухи и хаоса. Поэтому Россия не стала для этих людей вторым домом. Афганские мигранты оказались никому не нужными. Никто не озаботился их трудовым и бытовым устройством. Вчерашние братья по оружию позабыли их. Россия не могла обеспечить их достойным финансовым пособием. Стремясь как-то выживать, афганские врачи, инженеры, офицеры, на обучение которых были потрачены немалые советские деньги, теперь вынуждены торговать на московских рынках китайским и таиландским товаром. Некоторым афганским мигрантам удавалось, прожив год-два в Москве, уехать на Запад: в Германию, Голландию или США, где они оказываются в более благоприятных условиях.

Не удивительно, что афганцы, живущие в Москве, испытывают далеко не оптимистические чувства. Даже настроение, связанное с приходом весны, изменилось кардинально. Традиционно это было светлое, радостное восприятие пробуждения природы, начала нового года. Во имя весны всегда слагались красивые, яркие стихи. Теперь же афганский поэт Самун запрещает весне приходить на его родину:

Весна, не приходи теперь.
Все цветы погибли от снарядов,
Нивы — заложницы взрывчатки,
На лугах разбросаны руки и ноги,
Деревни и дома охвачены огнем.
Весна, ты ждешь от нашего села теплого приема?
Жаль, но здесь никого не осталось, чтобы приветствовать тебя.
Кто-то стал добычей земли,
Кто-то превратился в скитальца, оставив родину.
Даже негде за тебя пожертвовать головой».

Безрадостную, страшную картину рисует Самун. Это вовсе не привычный весенний пейзаж, нет и речи о ярких тюльпанах, солнечных лучах и трелях соловьев — атрибутах традиционной весенней поэзии, звучавшей на ежегодных мушаирах в Кабуле. Стихотворение дышит безысходностью, неприкаянностью поэта на чужбине (оно написано в Москве), который вдали от родины не может даже принести себя в жертву ради нее.

Естественное чувство ностальгии у представителей афганской диаспоры на Западе усугубляется чувствами обиды и досады в силу социальной неадаптированности в чуждом мире. Многие афганцы, составляющие самый образованный слой афганского общества, в изгнании оказались вынужденными заниматься тяжелым физическим трудом. Интеллектуальный потенциал Востока не востребован Западом. А его носители обречены на тяжкий труд ради хлеба насущного. Все горести и беды эмигранта сливаются в единый комплекс человека-скитальца, утратившего не только родину, но и любимую профессию, признание и уважение людей, что порой обрекает афганцев на гибель.

Замечательное свидетельство тому новелла Зарина Андзора (р. 1956) «Будто Гималайские горы». Герой рассказа на родине был геологом и любил свою профессию. «Весь процесс горных разработок представлялся ему ритмичной и мелодичной симфонией большого оркестра». Он радовался даже каменной пыли, которая казалась ему блестящей и прекрасной. На родине он был признанным специалистом: написал несколько книг о полезных ископаемых своей страны, руководил множеством исследовательских проектов, воспитал многих учеников и был единственным академиком в своей отрасли.

Но настал час, когда он был вынужден покинуть родину. Писатель не называет ни причину эмиграции, ни страну, куда уехал герой. Он сообщает только, что тот «уехал в такую страну, где каждое мгновение жизни было равносильно пребыванию в адском огне». Перебраться же в другое место у него не было возможности. Ради хлеба насущного и обучения детей академик, став эмигрантом, был вынужден заняться торговлей. Каждое утро он отправлялся на базар с тяжелой сумкой товара, взятого в кредит, и возвращался вечером усталый, когда с прибылью, а когда и с убытком. Академик, человек интеллектуального труда, став скитальцем, работал как чернорабочий, как грузчик. А милая родина являлась ему в снах. Там он занимался своей любимой работой: разведывал и находил месторождения полезных ископаемых в родных горах, где знал и любил каждый камешек.

Продолжение следует …
Фото: afghanistan.ru

Быстрая доставка материалов в Telegram Подписаться

Беженцы