» Современная политическая ситуация в Афганистане

Опубликовано: 04.06.2015 23:23 Печать

Автор: Омар НЕССАР

Главным событием, оказавшим влияние на актуальный афганский политический процесс, стали состоявшиеся в 2014 году президентские выборы. С большой долей вероятности можно сказать, что последние выборы главы афганского государства стали одной из самых продолжительных электоральных кампаний в мировой политической истории. Впрочем политический кризис, последовавший после выборов не стал для аналитиков неожиданностью. Еще до выборов было ясно, что в силу очевидных социально-политических причин явка в южных и восточных районах страны будет ниже, чем в центральной и северной частях. Во-первых, речь идет о факторе талибов, традиционно занимающих сильные позиции в южных и восточных провинциях и влияющих на ход голосования. Во-вторых, значительная часть населения юга и востока страны к выборам относятся, мягко говоря, не лояльно. Поэтому еще до выборов главы государства прогнозировались два сценария развития ситуации в Афганистане.

Сценарий 1. В силу вышеназванных причин явка в южных и восточных провинциях будет низкой, в результате чего победителем на выборах станет кандидат-представитель Севера. Разумеется, такой сценарий не вызвал бы восторга у пуштунов.

Сценарий 2. Президентом по итогам голосования будет объявлен кандидат-пуштун, однако результаты выборов будут поставлены под сомнение его оппонентом – представителем Севера.

Таким образом, оба сценария главной афганской электоральной кампании 2014 года изначально предполагали возникновение политического кризиса.

Из кризисной ситуации, в свою очередь, предполагалось два выхода. Первый, «жесткий вариант», подразумевал силовой конфликт с возможностью его трансформации в гражданскую войну и с последующей фрагментацией страны. Второй, «мягкий вариант», подразумевал сокращение полномочий президента и учреждение поста премьер-министра.

В итоге ситуация стала развиваться по второму сценарию и по «мягкому варианту». Выходом из кризиса стал раздел высшей государственной власти между пуштуном Ашрафом Гани и таджиком доктором Абдуллой Абдуллой через формирование «правительства национального единства» и под политические гарантии США.

Эта формула преодоления политического кризиса, фактически, легитимизировала межэтнический принцип разделения власти в Афганистане. До этого межэтническое деление афганской власти носило во многом символический характер.

Возникшее в результате межэтнического компромисса «правительство национального единства» на данный момент демонстрирует гораздо большую слабость по сравнению с правительством Хамида Карзая. Следует отметить, что легитимность лидеров этого правительства Ашрафа Гани и Абдуллы Абдуллы время от времени ставится под вопрос афганскими политиками. О должности доктора Абдуллы («глава высшей исполнительной власти») в Конституции Афганистана ничего не сказано, поэтому с правовой точки зрения можно на самом деле поставить под вопрос его легитимность. Однако, с другой стороны, в первом туре президентских выборов он стал лидером голосования (а по данным независимых исследований, и победителем), в то время, как результаты второго тура выборов фактически были отменены. Таким образом, уровень политической легитимности Ашрафа Гани и Абдуллы Абдуллы вполне сопоставимый.

Разногласия между участниками правящей коалиции по персональному составу кабинета министров, ставшие причиной экономического и политического кризиса, а также управленческих проблем в силовых структурах, наряду с разногласиями по внешнеполитическим вопросам (команда Абдуллы не поддержала позицию президента Гани по «йеменскому вопросу»), показывают глубину противоречий в высшем руководстве Афганистана. Эти противоречия пока не имеют внятного механизма разрешений, что делает афганскую политическую архитектуру крайне неустойчивой и подверженной внутренним угрозам.

Представляется, что если функциональное и статусное разделение полномочий в «правительстве национального единства» Афганистана не будет формализовано и закреплено законодательно, то новые политические кризисы в стране можно считать неизбежными. Вероятность правительственного кризиса в Афганистане в среднесрочной перспективе представляется достаточно высокой.

Внешние факторы всегда оказывали большое влияние на политическую ситуацию в Афганистане. Так будет и в ближайшее время. Поэтому нельзя не учитывать роль таких стран, как США и Пакистан. В этой связи обращают на себя внимание перемены, которые последовали в отношениях между Кабулом и Исламабадом после ухода Хамида Карзая с поста президента.

Вскоре после избрания президентом Афганистана Ашраф Гани начал демонстрировать готовность к перезагрузке отношений Кабула и Исламабада. Одной из главных причин этого стремления, была надежда Гани на то, что пакистанцы помогут усадить талибов за стол переговоров с афганским правительством. Однако, ожидания не оправдались, и афганские власти, похоже, готовы сделать остановку в движении навстречу Исламабаду. Основание для такого вывода может служить недавний визит президента в Индию.

«Новый пакистанский курс» Ашрафа Гани стал настоящим потрясением для афганской элиты, привыкшей видеть в Исламабаде источник всех многолетних бед Афганистана. Шаги, предпринятые Гани на пакистанском направлении, считаются беспрецедентными в современной истории афгано-пакистанских взаимоотношений.

По состоянию на середину марта 2015 года были отмечены следующие важные элементы в пакистанской политике Ашрафа Гани:

• официальные лица ИРА воздерживаются от заявлений о причастности пакистанских военных кругов к терактам в Афганистане, что, безусловно, оказывает влияние и на риторику афганских СМИ, которая становится более дружественной по отношению к Пакистану. Продолжение такой атмосферы в конечном итоге, приведет к улучшению имиджа Пакистана в афганском общественном мнении.
• впервые за многие годы Кабул отправил на учебу в Пакистан нескольких офицеров Афганской национальной армии (АНА). Ранее от таких предложений со стороны Исламабада афганские власти категорически отказывались.
• афганские власти допустили представителей Пакистана к допросу пленных талибов, находящихся в афганских тюрьмах.
• Кабул передал Пакистану ряд бывших командиров талибов, содержавшихся в афганских тюрьмах. Ранее эти талибские командиры действовали на пакистанской территории, что объективно было выгодно афганским спецслужбам.
• Ашраф Гани дважды отложил свой визит в Индию (последний раз под предлогом трагедии в Панджшере). Исламабад традиционно негативно смотрит на развитие контактов Кабула с Нью-Дели.
• Ашраф Гани заморозил ход переговоров между Кабулом и Нью-Дели о возможных поставках индийского вооружения для афганской армии. Ранее договоренность о таких поставках были достигнуты по просьбе и активном участии Хамида Карзая.

Сложно сказать, что взамен получил Ашраф Гани от пакистанской стороны. Из того, что было видно к началу весны 2015 года, можно назвать лишь прекращение трансграничных обстрелов восточной провинции Кунара со стороны Пакистана. Возможно, Ашрафу Гани были даны какие-то убедительные обещания в части содействия переговорному процессу с талибами. Однако, пока никакого прорыва здесь не произошло.

«Пакистанский разворот» Ашрафа Гани вызвал энергичное неудовольствие экс-президента ИРА Хамида Карзая и других политиков Афганистана. Помимо Хамида Карзая, «новый пакистанский курс» Ашрафа Гани осудил один из лидеров моджахедов, депутат Волуси джирги Абдул Расул Сайяф.

С большой долю вероятности можно сказать, что главной причиной «пакистанского разворота» в политике Ашрафа Гани являлись надежды на содействие Исламабада в принуждении к миру лидеров Талибана.

Впрочем, сами талибы утверждали, что главную роль в сближении позиций сторон закрытых переговоров (афганского правительства и офиса Талибана в Катаре) сыграл Китай, столицу которого в феврале 2015 года посещала делегация из Катарского офиса талибов в главе с муллой Дин Мохаммадом Ханом.

Если в начале года наблюдался определенный оптимизм относительно переговорного процесса правительства Ашрафа Гани с талибами, то сегодня этого оптимизма стало значительно меньше. Большинство аналитиков в Кабуле в середине марта 2015 года были уверены в том, что на этот раз талибы и представители Кабула найдут общий язык. И что этот позитивный результат будет достигнут не только потому что из дворца «Арг» ушел противник переговоров — Хамид Карзай, но и в силу ряда других региональных и международных факторов. В том числе, в связи со сближением позиций Кабула и Исламабада, а также из-за появления угрозы «Исламского государства».

Однако, сегодня, когда реального перелома в переговорном процессе с талибами достигнуто не было, а боевики активизируют свои действия и повышают уровень жестокости в отношении пленных афганских солдат, «пакистанский курс» Ашрафа Гани начинает подвергаться коррекции.

Похоже, в экспертном сообществе серьезно переоценили степень влияния Пакистана на талибов. Надежды на посредничество Исламабада не оправдались – может быть, потому, что они изначально были слишком завышенными? Талибы оказались более самостоятельными игроками, чем это поначалу считалось. И теперь афганскому правительству нужно либо искать новых посредников в переговорах с вооруженной оппозицией, либо готовиться к продолжению активных боевых действий. Скорее всего, придется делать и то, и другое.

Талибы утверждают, что согласиться на переговоры под давлением Пакистана для них станет политическим смертным приговором, так как командиры среднего звена и боевики, искренне считавшие, что совершают джихад по приказу муллы Омара, будут разочарованы тем, что их лидеры согласились на переговоры с бывшими врагами по указанию Исламабада. Именно так это будет выглядеть, если переговоры увенчаются успехом – договоренностями с официальным Кабулом и объявлением мира в стране.

В случае достижения понимания между руководством Талибана и правительством Афганистана, опасаются лидеры талибов, большая часть их активных сторонников уйдет в ряды «Исламского государства» (ИГИЛ). Ведь после теракта в Пешаваре в конце 2014 года, ответственность за который была возложена на Талибан, пакистанское общественное мнение не поддерживает талибов так, как раньше. С другой стороны, Талибан уже не только в Кабуле, но и мировом общественном мнении ассоциируется, прежде всего, с определенными военно-политическими кругами в Пакистане, поэтому любые действия талибов автоматически «приписываются» Исламабаду. В такой ситуации лоббистам талибов в Исламабаде объективно было бы выгодно связать Талибан или хотя бы его часть с «Исламским государством» (ИГИЛ), управленческие центры которого находятся, либо ассоциируются с Ираком, Сирией, но не Пакистаном.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.

Политика