» Пакистан как фактор нестабильности в Афганистане

Опубликовано: 31.07.2005 23:28 Печать

Автор: ВЕРХОТУРОВ Дмитрий

За многими событиями в Афганистане, как современными, так и давними, очень часто стоят интересы и политика не только мировых держав, но и непосредственных соседей. Однако, в большинстве случаев это влияние при анализе событий в Афганистане практически не учитывается, хотя рассматривать афганскую политику без принятия во внимания политики непосредственных соседей значит сильно упростить и исказить картину происходящего в этой стране. Например, в такой фундаментальной работе, как книга Александра Князева «Афганский кризис и безопасность Центральной Азии», влияние непосредственных соседей Афганистана: Ирана, Пакистана, Таджикистана, Узбекистана и Туркменистана было рассмотрено только мельком. В этой капитальной и очень информативной работе, настоящем справочнике, мы видим отражение общей тенденции.

Один из наиболее активных соседей Афганистана — Пакистан, ведет настолько активную политику в Афганистане, причем в течение продолжительного времени, что «пакистанский фактор» давно пора признать самостоятельным фактором афганской политики. Корни пакистанской политики уходят в историю колониального раздела Среднего Востока, и вращаются вокруг «линии Дюранда» — современной афгано-пакистанской границы, ставшей в 1949 году, после выделения Пакистана, государственной границей. Эта граница была проведена в 1893 году по соглашению между эмиром Афганистана Абдуррахманом и вице-королем Британской Индии А. Дюрандом, откуда и пошло ее название. От Афганистана тогда были отторгнуты районы, которые теперь входят в состав Пакистана как «Свободная зона племен». Начиная со времени начала независимости Пакистана, афгано-пакистанская граница, протяженностью 2250 километров, служит предметом для раздора между правительствами двух стран. С 1993 года вопрос о пересмотре границы находится в стадии рассмотрения правительствами двух стран.

Во время становления Пакистана, как независимого государства, в нем шла борьба между сторонниками основания «Пуштунистана», то есть отдельного пуштунского государства, и сторонников пуштунской автономии в рамках Пакистана (Мусульманская лига). В конечном итоге, победила партия сторонников автономии, но при этом сам вопрос национально-государственного определения пуштунов решен не был ни в Пакистане, ни в Афганистане.

Немного из истории пакистанской политики в Афганистане
По всей видимости, идея активного влияния на афганскую политику в Пакистане возникла сразу после переворота Мухаммада Дауда в 1974 году, когда часть исламских оппозиционеров бежали от преследований нового режима в соседнюю страну. Им в Пакистане была оказана поддержка, и лидеры оппозиции получили там военную подготовку, которая позволила им развернуть в 1979 году сопротивление уже афганскому коммунистическому режиму и советским войскам.

Тогда правительство Пакистана оказало беглецам помощь и поддержку, увидев в них, видимо, будущих руководителей Афганистана. Пакистанская помощь резко усилилась в 1979 году, после начала «периода джихада», и ряд руководителей сопротивления, в первую очередь Гульбеддин Хекматиар, поддерживали очень тесные контакты с пакистанской разведкой ISI. В то время пакистанская сторона, очевидно, использовала удобный случай, чтобы максимально подчинить лидеров сопротивления своему влиянию. Решающим фактором, который толкнул пакистанское руководство на активную поддержку моджахедов, было давнее несогласие среди афганской элиты с границей, и постоянные попытки афганского руководства, вплоть до руководителей НДПА, как-то воссоединить пуштунов в рамках одной государственности. Пакистанское руководство тогда опасалось потери части своей территории. С другой стороны, руководство Пакистана с давних пор вынашивало планы афгано-пакистанской конфедерации, и в этом деле им также представился удобный случай для реализации этой идеи. Это была рискованная игра, ибо никто не мог поручиться за победу моджахедов, но Пакистан получал от этого выгоды. На волне борьбы с афганскими коммунистами он стал союзником США. В 1983-1997 годах в системе пакистанской военной разведки было подготовлено около 83 тысяч моджахедов (1), которым США оказывали серьезную военную и материальную помощь. Вместе с военной подготовкой моджахедов, Пакистан при помощи США провел модернизацию своей собственной армии.

Несмотря на достигнутые успехи, уже на этом этапе часть руководителей моджахедов, в первую очередь Ахмад Шах Масуд, выступали за независимую политику нового Афганистана, и вышли на деле из-под пакистанского контроля. Столкновение между Масудом и Хекматиаром носило в том числе, характер борьбы между самостоятельной и пропакистанской ориентацией. Эта борьба, вместе с борьбой между отдельными лидерами группировок моджахедов, продолжалась вплоть до гибели Масуда.

Пропакистанская ориентация Гульбеддина Хекматиара, прославившегося своим стойким пуштунским национализмом, состояла в том, чтобы превратить Афганистан в пуштунское государство и тут же вступить в тесный союз с Пакистаном, и тем самым снять для Пакистана проблему воссоединения пуштунов, так, чтобы территории Северо-западной пограничной провинции остались в Пакистане. Ахмад Шах Масуд настаивал принципиально на другой политике — на воссоздании Афганистана как союза населяющих его народов, возглавляемого правительством, состоящим из представителей всех афганских народов(2). Разрешение проблемы афгано-пакистанской границы им виделось в переговорах между правительствами и в обоюдном согласии.

В конце 80-х годов шла сложная борьба между разными направлениями решения судьбы Афганистана. С одной стороны находилась политика руководства НДПА, в которой был очень силен пуштунский национализм, и афганские коммунисты были не прочь обеспечить воссоединение пуштунов в рамках одного социалистическоо государства. «Линию Дюранда» они, понятно, не признавали. Со второй стороны находилась политика Хекматиара, который выступал за пуштунский и радикально исламский Афганистан, но без территориальных претензий к Пакистану. С третьей стороны был курс Масуда, направленный на создание умеренно исламского и политэтнического Афганистана. Для Пакистана был опасен даже курс Масуда, несмотря на его умеренность, ибо переговоры могли привести к отторжению от Пакистана части его территории.

Но, как только коммунистическое правительство в Афганистане пало, разгорелась острая борьба между разными направлениями в руководстве сопротивления, что и привело к вооруженному столкновению между войсками Масуда и Хекматиара. Эта острая борьба, на первый взгляд непонятная, особенно с учетом того, что и Масуд, и Хекматиар входили в одно правительство, объясняется до некоторой степени огромными перспективами, которые открывались перед Пакистаном с распадом СССР, а также с прекращением в октябре 1990 года американской помощи. Уже в 1990 году пакистанское руководство стало вести политику установления своего доминирования в регионе, в конце 1991 года установило дипломатические отношения со всеми новыми государствами в Средней Азии, и даже предлагало Узбекистану в 1992-1993 году раздел сфер влияния на Среднем Востоке, в том числе и на территории Афганистана. По этому соглашению о «совместной ответственности» Узбекистан должен был контролировать таджикский кризис, а Пакистан — афганский. Таким образом, сфера непосредственного влияния Пакистана должна была распространяться на весь Афганистан.

Свое доминирующее положение в регионе Пакистан стремился закрепить не только договорами и долгосрочными кредитами, которые предлагались всем новым государствам Средней Азии, но и крупными инфраструктурными проектами, вроде Трансафганского газопровода и Трансафганской железной дороги.

Пуштунский национализм
Вооруженный конфликт в Афганистане, кроме своих прямых последствий, в виде разрушения экономики страны, массовой эмиграции афганского населения в Пакистан и Иран, а также многочисленных политических осложнений, имел еще и побочное следствие в виде подъема пуштунского национализма. Этот процесс, на мой взгляд, мало кто заметил, хотя роль этого фактора в афганских событиях постепенно нарастает.

Массовый исход беженцев из юго-восточных провинций Афганистана в Северо-западную пограничную провинцию Пакистана, во-первых, увеличил пуштунское население, а, во-вторых, способствовал его радикализации. Это и вооруженные формирования моджахедов, и подготовка в лагерях, и активная политическая деятельность, — во все это постепенно втягивалось местное пуштунское население. Уже в начале 90-х годов отмечается рост радикального пуштунского национализма, поначалу еще антисоветской и антикоммунистической направленности, а потом и радикально исламистской.

«Талибан» появился еще в середине 80-х годов, в виде особого подразделения ISI, составленного из подростков-сирот, собираемых в Афганистане и обучаемых в Пакистане. Но к 1993-1994 году характер этой организации коренным образом изменился под влиянием внешних условий. Александр Князев отмечает, что долгая война сделала пуштунские племена по обе стороны афгано-пакистанской границы де-факто независимыми, традиционные пуштунские структуры рухнули, а в Афганистане наиболее сильными стали командиры национальных меньшинств — таджики и узбеки. По мнению Князева, «Талибан» представлял собой ответ консолидированных пуштунских сил на положение в регионе(3). С 1994 года «Талибан» стал пополнятся пакистанскими добровольцами. В 90-е годы численность армии этой организации составляла около 40 тысяч человек.

Пакистан, как широко известно, до 2001 года всемерно поддерживал «Талибан», в том числе опытными инструкторами по военной подготовке, вооружением, боеприпасами, снабжением, и даже в 1997-1998 годах, во время боев в северных провинциях Афганистана с войсками «Северного альянса», посылал даже регулярные части армии численностью около 15 тысяч человек (дополнительно к 80 тысячам талибов, что уравнивало их силы с группировкой ОИНФСА численностью в 110 тысяч человек (4) и авиацию. В то же время Пакистан тщательно контролировал руководство этого движения, что выразилось в назначении лидером «Талибана» муллы Омара, который не имел образования, и не знал других языков, кроме пушту и урду(5). Качества муллы Омара не позволяли вести самостоятельной политики даже на уровне простых контактов с представителями других стран. Он был руководителем, полностью зависимым от ISI.

Однако, надо сказать, что уже в середины 90-х годов в политике «Талибана», несмотря на все уверения руководства движения, проглядывал именно пуштунский национализм, а не идея исламского единства. На это наиболее очевидным образом указывал не только национальный состав членов движения (преимущественно пуштуны и белуджи), и тот факт, что в его составе оказались бывшие офицеры королевской армии Афганистана и бывшие члены НДПА фракции «Хальк», во главе с генералом Шахнавазом Танаем. Прагматическое крыло «Талибана», возглавляемое до апреля 2001 года муллой Мохаммадом Раббани, пыталось объединить вокруг себя все пуштунские силы, чтобы создать единую пуштунскую коалицию против «Северного альянса». В 1997 году формально такая коалиция была созвана.

Даже в идеологии «Талибана» сильно проглядывал пуштунский национализм, из-за чего это движение стоит обозначить не как движение радикального исламизма, а как движение пуштунского национализма под лозунгами радикального ислама. В то же время в Северо-Западной провинции Пакистана стала идти отчетливая «талибанизация» власти и общества, когда политические силы в провинции стали по мере возможности воспроизводить формы управления Исламского Эмирата в Афганистане.

Успехи талибов в Афганистане, кроме напряженной внутренней обстановки в стране, и стали спусковым крючком военного переворота в Пакистане в октябре 1999 года, когда во главе государства встал бывший начальник штаба генерал Первез Мушарраф. Он стал проводить более выраженную политику поддержки «Талибана», вплоть до личных выступлений на международных форумах в защиту нового правительства Афганистана, так и не признанного мировым сообществом. По всей видимости, Мушарраф считал, что кроме защиты пакистанских стратегических интересов, надо максимально поддерживать националистическое по характеру пуштунское движение в Афганистане, и оно волшебным образом решит внутренние проблемы самого Пакистана.

Однако поддержка пакистанским лидером «Талибана» имела и обратную сторону. Успехи талибов подавали пример другим националистам, что в Северо-западной провинции, что в провинции Синд. То есть, Первез Мушарраф почти с самого начала стал проводить на деле противоречивую политику поддержки того самого движения, которое более всего раскачивало обстановку в Пакистане.

Разгром талибов и политика Пакистана в новых условиях
После теракта 9/11, когда американцы потребовали у Пакистана помощи в борьбе с талибами, Мушарраф быстро согласился со всеми основными требованиями американской стороны(6), тем более, что США предоставило ему экономическую помощь. Снабжение талибской армии было прекращено, что и сыграло решающую роль в разгроме «Талибана». Исламабад признал и Переходную администрацию, и потом Переходное правительство Афганистана Хамида Карзая, одновременно сделав несколько шагов ему навстречу в виде предложения все тех же самых инфраструктурных проектов и участия в восстановлении страны. Но решение Мушаррафа об отказе в поддержке талибам привело к сложению принципиально новой обстановки в регионе. Влияние Исламабада, как и влияние Кабула, практически не распространяется на полосу, шириной около 150 километров, вдоль афгано-пакистанской границы, где стихийным образом сложился никому не подконтрольный пуштунский «эмират». Это военно-политическое образование оказывает серьезное дестабилизируещее влияние и на Афганистан, и на Пакистан. В октябре 2004 года в Северо-Западной провинции к власти пришла коалиция партий «Муттахид Маджлис-и-амал» (ММА), представители которой повели в провинции фактически открытую политику поддержки талибов.

По всей видимости, мы видим, что лидеры этого само собой возникшего «Пуштунистана» с успехом пользуются особенностями положения, стравливая своими действиями руководство Афганистана и Пакистана. Постоянные нападения и теракты в юго-восточных афганских провинциях с пакистанской территории укрепляет афганское правительство в мысли, что Пакистан продолжает поддерживать талибов. Похоже, что вооруженные формирования этой «свободной зоны» могут имитировать действия пакистанских войск, вызывая в Афганистане народные волнения, вроде массовых демонстраций в Кабуле 8 июля 2003 года и разгрома пакистанского посольства. Трудно поверить в то, что пакистанские пограничники, ни с того, ни с сего, обстреляли американо-афганский отряд, действовавший на афгано-пакистанской границе против талибов. Этот инцидент надолго расстроил афгано-пакистанские отношения, и отодвинул в далекое будущее решение проблемы «свободной зоны». Второй подобный инцидент был связан с публикацией в Пакистане материалов о надругательстве над Кораном на базе Гуантаномо и возникших после него народных волнений в Джелалабаде, который ознаменовались разгромом пакистанского консульства. Скорее всего, народные волнения были намеренно направлены на разгром консульства, чтобы еще более обострить афгано-пакистанские отношения.

На мой взгляд, это обстоятельство пока не замечено и не оценено. По-прежнему в центре внимания аналитиков находится «Талибан» и поддержка Пакистаном этого движения. Например, в последних высказываниях Мушаррафа о борьбе с террористами на территории Пакистана афганские, индийские и российские аналитики усмотрели только «пропагандистский ход». Возможно, в этом выступлении Мушаррафа есть большая доля пропаганды. Но, с другой стороны, есть сведения о том, что пакистанское руководство активно борется с пуштунскими националистами в Северо-Западной провинции, проводит чистку армии, и пытается поставить «Зону свободных племен» под свой контроль. Похоже, что пакистанское руководство пришло к мысли о том, что поддержка пуштунского национализма не только не привела к улучшению положения Пакистана в регионе, но стала причиной ее ухудшения и дестабилизации обстановки в стране. Заместитель начальника Штаба ВС Пакистана, генеральный директор Института стратегических исследований генерал-лейтенант Камаль Матинуддин пишет: «Пакистан должен вернуть свою предыдущую политику и точно следовать политики невмешательства во внутренние дела Афганистана»(7). То есть, теперь для пакистанского руководства более выгодной политикой выглядит стремление к афгано-пакистанской конфедерации, примерно в том виде, в каком она определялась во времена генерала Зия-уль-Хака. Но для этого им надо подавить пуштунскую «вольницу» в западных провинциях, которые с 2001 года практически вышли из-под контроля.

Тут нельзя не отметить, что теперь Пакистан столкнулся с последствиями собственных действий. Долгое время, разжигая войну в соседнем Афганистане, пакистанское руководство не думало о последствиях. Но теперь война приходит и на их территорию. Это обстоятельство является веским и зримым результатом этой политики «контроля над афганским конфликтом», которую проводил Пакистан. Борьба с талибами в Северо-западной провинции потребует больших усилий и несет опасность критической дестабилизации обстановки в Пакистане.

Пакистан пока еще не выбрал четкой позиции по отношению к «Талибану» и процессам в Северо-западной провинции. С одной стороны, руководство страны видит остро негативные последствия своей же политики, а с другой, все еще держится за традиционную политику, и рассматривает пуштунское движение как инструмент для расширения своего влияния.

Пуштунская проблема
На мой взгляд, главная проблема нестабильности в регионе состоит в незавершенном национально-государственном определении пуштунов. Мы до сих пор пожинаем плоды британской политики, и конца этому не видно. Применялось три способа решения этой проблемы. Первый из них предусматривал превращение Афганистана в полностью пуштунское государство. Однако, как показали события «периода джихада» и после него, эта политика оказалась совершенно нежизнеспособной. Непуштунские народы Афганистана обладают достаточной силой, чтобы сказать свое веское слово. Второй способ состоял в создании афгано-пакистанской конфедерации, при которой «Линия Дюранда», существуя на карте, оказалась бы стертой де-факто.

Третий способ практикуют, видимо, сейчас руководители «Пуштунистана» в «свободной зоне» на афгано-пакистанской границе. Он состоит в том, чтобы максимально расшатать и Афганистан, и Пакистан, и вырвать себе кусок территории от обоих государств. Нужно отметит, что мы сейчас стоим только в самом начале решения этой проблемы. Сейчас отсутствует сколько-нибудь здравый подход к ней. Во-первых, проблема само собой возникшего «Пуштунистана» на афгано-пакистанской границе просто никем еще не осознана и проанализирована. По-прежнему действия талибов так или иначе приписываются пакистанцам.

Во-вторых, нередко и сам Пакистан предстает в образе «злого демона» афганской политики. Особенно это заметно в русскоязычной аналитике, где к Пакистану есть традиционное отношение как к врагу, идущее еще со времен войны в Афганистане, в которой Пакистан был на стороне моджахедов. Между тем, Пакистан находится не намного в лучшем положении, чем Афганистан. Слабый уровень развития промышленности и экономики, быстрый рост населения и его высокая плотность (134 млн. человек на территории в 21 раз меньшей, чем Россия), проблема «Пуштунистана», приток афганских беженцев — все это серьезные препятствия для экономического развития страны. Эти обстоятельства тоже нужно принимать во внимание при анализе позиции Пакистана. В-третьих, осложняет положение тот тупик, в который попал Пакистан со своей политикой разжигания войны в Афганистане. Часть страны превратилась в некоторое подобие исламского эмирата, который расшатывает обстановку в регионе. Пакистанское руководство пока еще выбрало четкого курса, и тем объективно содействует нагнетанию напряженности. В силу этого обстоятельства, что Пакистан уже втянут в борьбу с талибами, но все еще держится за поддержку пуштунского движения, решение проблемы афгано-пакистанской границы отодвинуто далеко в будущее. Договариваться о чем-то имеет смысл тогда, когда Пакистан, наконец, установит полный контроль над своей территорией.

Пока что конца вялотекущей войны на юго-востоке Афганистана не видно, и даже не понятно пока, что может толкнуть дело в сторону установления прочного мира. Можно высказать предположение, что мир на границе может установиться только однозначного и четкого отказа Пакистана от какой бы то ни было поддержки талибов, от экспансионистских планов и решительного наведения порядка в Северо-западной провинции. Но пока такой позиции на деле проявлено не было, ситуация с безопасностью в Афганистане продолжает в определенной степени зависеть от колебаний пакистанского руководства и очередных вылазок талибов.

Литература и примечания:

1. Князев А.А. Афганский кризис и безопасность Центральной Азии (ХIХ — начало ХХI в.). Душанбе, «Дониш», 2004, с. 144
   
2. Подробнее: Регистани С.М. Масуд-ва-азади. Кабул, 2004, с. 125-126
   
3. Князев А.А. Афганский кризис и безопасность Центральной Азии (ХIХ — начало ХХI в.). Душанбе, «Дониш», 2004, с. 154-155
   
4. ОИНФСА — Объединенный Исламский национальный фронт спасения Афганистана, организация антиталибских сил, созданная в конце 1997 года — Князев А.А. Афганский кризис и безопасность Центральной Азии (ХIХ — начало ХХI в.). Душанбе, «Дониш», 2004, с. 188
   
5. Князев А.А. Афганский кризис и безопасность Центральной Азии (ХIХ — начало ХХI в.). Душанбе, «Дониш», 2004, с. 160
   
6. Gen-lt. Kamal Matinuddun. Post 9/11 Afghanistan. // Journal South Asia. Third issue, January-March 2004
   
7. Там же.

Пакистан