» Прощание с Масудом!

Опубликовано: 09.09.2004 16:59 Печать

Автор: РЕГИСТАНИ Салех Мохаммад

Ахмад Шах Масуд

Таджикистан, Душанбе / Сентябрь 2001 года / 
После обеда из окна смотрю я  церемонию празднования дня независимости Таджикистана. Раздается звонок Абдулл-Вудуда:
- Как можно быстрее готовься в путь, — дрожащим голосом, будто куда-то бежит, сообщил мне Вудуд, добавив, — прихвати свой паспорт…
- А что случилось, – перебил я его.
- Расскажу при встрече, я уже в дороге, скоро буду у тебя – этими  словами Вудуд закончил телефонный разговор.


Абдулла-Вудуд. С 1997 по 2000 год, когда я был специальным представителем Масуда и военным атташе Афганистана в Республике Таджикистан, он служил моим заместителем. В 2000 году я, в качестве военного атташе Афганистана, переехал на работу в Москву, Вудуд заменил меня в Душанбе.


Торопливо переодевшись, я вышел в балкон в надежде увидеть подъезжающего Вудуда, но его еще не было. Не выдержав, поднял трубку телефона, чтобы позвонить ему, набрал номер и через мгновение Вудуд на линии:
- Какие новости, – спросил я.
- Через минуту буду у тебя, все расскажу – в трубке услышался взволнованный голос Вудуда.
- Скажи прямо сейчас, что случилось, – настойчивее переспросил я: — Амир Сахиб (так в Афганистане многие называют Ахмад Шаха Масуда) ранен? – решил спросить прямо. Вудуд молчит.
- Сильно ранен? – решил уточнить я.
- Не знаю, – Вудуд ответил совсем мрачным голосом.
- Кто сообщил?
- Джамшид (пресс-секретарь Масуда) – сказал Вудуд и повесил трубку.


До прихода Вудуда прошло довольно много времени. В это время я пытался обдумать положение. Не знаю, почему мы до сих пор никогда не думали о возможной смерти или ранении Масуда. Может быть, потому что его сильно любили, и не давали таким мыслям даже возникать. А может быть, мы думали, что его Всевышний всегда хранит, и с ним никогда ничего не случится.
Наконец Вудуд подъехал, и мы вместе отправились в сторону аэропорта. По дороге захватили с собой сотрудника МИДа Амроллу, доктора Эсмата, который взял чемоданчик  с медикаментами. Я по дороге до аэропорта решил узнать все детали произошедшего события, суть которого была для меня еще не ясна. Вудуд сказал: все, что он знает сейчас, так это то что два араба, представившись журналистами, подорвали себя возле Амир-Сахиба.

В аэропорту, мы сели в ожидавший нас вертолет и отправились в сторону Афганистана. Уже в вертолете мне сообщили, что до того как нас поставить в известность, тяжело раненого Амир-Сахиба отвезли в маленький госпиталь, находящийся в приграничном с Таджикистаном городе. Госпиталь, который был открыт совсем недавно для оказания помощи нашим раненным солдатам, находился в 40-45 минутах полета от Душанбе на вертолете.
У афганских летчиков было принято важных гостей приглашать к себе в кабину. Я пересел в кабину пилотов и, сидя рядом с капитаном экипажа, которого звали Абдул-Васе, погрузился в свои мысли и прокручивал в голове десятки вопросов. Вопросы были самыми разными, не только о том, как два террориста, представившись журналистами, могли проникнуть к Масуду, в обход охраны.

Я всегда крайне критически относился к службе безопасности Масуда. Это было вызвано тем, что я не припомню не одного случая, когда пожелавшие встретиться с Масудом гости подверглись бы обыску. Масуд не раз подвергался серьезной опасности, но оставался целым и невредимым, и потому обращал мало внимания на критику системы безопасности и своей охраны с нашей стороны. Масуд вопросам своей безопасности обращал мало внимания даже в годы борьбы против советской оккупации. Он порой ходил с двумя или тремя совсем необученными охранниками, надеясь на свою разведку.

В вертолете меня больше всего мучил вопрос: если Масуд умрет от ранения, то что тогда будет? Даже думать об этом было мучительно, не говоря о том, если бы мы на самом деле с этим столкнулись бы. Я без успеха боролся сам собой, и, чтобы отвлечься от мучительных раздумий, вдруг невольно повернувшись к капитану, поинтересовался у него здоровьем «нашего больного», под которым подразумевал сначала Амир-Сахиба:
- Как там наш больной? – крикнул я сквозь шум вертолета.
Сидящий в наушниках Абдул-Васе меня не слышал, и чуть отодвинув наушники от себя, ответил:
- Не понял.
- Как чувствует себя наш больной? – повторил я свой вопрос.
- Какой больной – с удивлением спросил Абдул-васе. Поняв, что он не в курсе, вынужден был соврать:
– Не в курсе? — Спросил я, — автомобиль устада Раббани (в Афганистане к имени Бурхануддина Раббани уважительно прибавляют «устад» – Учитель) перевернулся в Бадахшане.
- Нет, не в курсе, — ответил он: — Мы из Пандшера летели, хотели было в Ходжа-Бааводин сделать остановку, но командир Амир-джан велел лететь прямо в Душанбе, и сказал, привезите Регистани и Вудуда, – Абдул-Васе, помолчав, продолжил: – даже сейчас не знаю, куда лететь, в Бадахшан? – Абдулл-Васе вопросительно уставился на меня в ожидании ответа.

- В Фархар едем, – сказал я. Абдул-Васе сосредоточился на полете, а я опять остался один на один со своими мыслями.
Наконец-то мы приземлились в маленькую площадку в городе Фархар, что на таджикской стороне. Как только мы вышли из вертолета, нас тут же окружила поджидавшая нас толпа летчиков. Никто ничего не спрашивал,  просто провожали нас грустными взглядами. Потом я узнаю, что Амир-Сахиба отсюда увезли в госпиталь, но не всем летчикам удалось видеть его, потому что все происходило слишком быстро. Но все быстро узнали о случившемся и аэродром встретил нас атмосферой тяжелого ожидания.

Мы долго не задержались на площадке и сразу же сели в машину, которая отправилась в сторону госпиталя, находившегося в 15 минутах езды от вертолетной площадки. По дороге две идущие нам навстречу машины нас остановили, подмигнув фарами. Из одной машины вышел начальник управления безопасности Куляба Хатам-Шах. Увидев меня он бросился плакать, и обнимая меня прошептал мне на ухо: «Амир-сахиб свою жизнь отдал нам». Не помню сейчас, что я почувствовал, услышав эту новость, помню только, что не плакал. Не удивляйтесь, еще очень рано было думать, что Всевышний забрал от нас Масуда, так легко — не в рукопашном бою и не в какой-то ожесточенной осаде.

По прибытии в госпиталь, нас провели в палату Амир-сахиба. По дороге до нее нас терзали вопросительные взгляды людей, стоящих с мрачными лицами на улице возле госпитали и внутри, в коридоре.
Амир-Сахиб, накрытый белой простыней, лежал на койке. Да, правду говорили, он уже не дышал. Масуд был мертв. Сняли с его лица ткань, в помещении поднялся крик, все плакали…

Я не нахожу слов описать это мгновение. Но, наверное, будет правильно, если скажу, что плакали: как мать оплакивает своего единственного внезапно умершего молодого сына, как оплакивает молодая вдова скоропостижную смерть своего мужа, как сын — маму свою, как отец – потерянную семью.
На его лице следов взрыва не было, только под правым глазом можно было заметить маленькую, но глубокую рану. В области груди в глаза бросались многочисленные кровавые раны с запекшейся кровью. Под сердцем находились два глубоких проникающих ранения, сквозь которые легко можно было видеть белую кость грудной клетки. Некоторые пальцы правой руки были отрублены, на той же стороне в области таза была огромная рана диаметром примерно в 5 сантиметров. Устад Раббани в своем послании к нации по случаю гибели Масуда употребил, пожалуй, самое подходящее словосочетание, описывающее то, что я видел: «кровавое и усталое тело».

Глядя Амир-Сахибу в лицо, я невольно вспомнил его слова: «За честью можно посчитать умереть во имя свободы», — так мечтательно он произносил эту фразу однажды. Последний раз об этом он говорил в 1992 году в Джабел-е-Сарадже, перед наступлением на Кабул. Тогда переходное время между окончанием советской оккупации и окончательным миром, он называл дискредитирующим, добавив, что повезет же тому, кто уйдет в тот мир до нашего прихода в Кабул. «Он достиг своей мечты, оставив нас с этим миром», – подумал я про себя. Амир-Сахиб хотел себе то, чего мы никогда не желали ему.

Я накрыл его лицо простыней и вышел из помещения. Выходя на улицу, увидел, как люди окружил кого-то упавшего. Это был потерявший сознание Джамшид, пресс-секретарь Масуда. Те, кто ему пытались помочь, сами еще были в шоке. На улице было с десяток человек:  пятеро врачей, личная охрана Масуда, Рустам, Алим, Насир, командир вертолетного батальона Амир-джан, Халил и мы — четверо.

Со стороны мы все были похожи на маленьких детей, потерявших только что своего отца. Пошел третий час дня, и нужно было что-то делать, потому что мы уже были без вождя. Нужно было принимать решение о стране, народе, о нем и десятке других важных вещей. Время шло быстро и я знал, что если узнают о случившемся наши враги и друзья, как все в мгновение может рухнуть. Тогда, набравшись сил, я призвал присутствующих к спокойству, и решил пригласить к нам Мохаммада Фахима вместе с Арифом и командиром Гаду, находящихся в то время в Фархаре.

Я набрал номер Фахима :
- Как можно быстрее, вместе с Арифом и командиром Гада подъезжайте к нам, — сказал я как можно более твердо.
- Как себя чувствует Амир-Сахиб? – спросил меня Фахим. Мне, ради сохранения спокойствия в такой тяжелый момент, снова пришлось врать. Добавил тем же твердым голосом:
- Врачи говорят, что, как минимум, еще две недели будет лежать в постели, раны глубокие. Но его жизни ничего не угрожает, велел вас вызвать.


Через полчаса Фахим уже был в госпитале. Войдя в палату и увидев тело Амир-Сахиба, он все понял, и, остановившись у двери, горько заплакал. На нас в тот день свалилось большое горе, кругом все было черным и мрачным. Я раньше себе и представить не мог все вокруг себя таким черным.

Все мы вышли на улицу. Фахим, инженер Ариф, командир Гада, Абдул-Вудуд, Халил, Амир-Джан, доктор Эсматулла, Хаджи Ростам, Вудуд, Алим, Джамшид, Насир и личная охрана покойного Амир-Сахиба. Я позволил себе взять слово:
«Братья! Мы потеряли своего вождя, но мы не имеем права потерять фронт, за который боролся наш вождь, фронт, за который он жизнь свою отдал. Ситуацию можно контролировать, только держа себя в руках. Разве может быть что-то дороже того, за что Масуд пожертвовал собой!».

Потом последовала речь Фахима, в которой тот настаивал на продолжении масудовского курса. Нам предстояло решить следующие проблемы. Враги как можно дольше не должны знать о случившемся. Друзья должны знать, но не одновременно, чтобы не было утечки информации. Бойцы и народ тоже должны знать, но не сразу. Мы наскоро обсудили вопрос, кто станет новым вождем, и как и когда будут проходить похороны.


После некоторого обсуждения мы пришли к следующим решениям. Во-первых, масудовский курс будет продолжен. Во-вторых, новым лидером будет Фахим. В-третьих, за рубежом в первую очередь нужно известить лидеров дружественных нам стран, но не всех сразу. Внутри страны, сначала поставить в известность президента Раббани, потом высокопоставленных чиновников «объединенного фронта». Потом братьев Масуда. В-четвертых,  сообщить сначала рядовым бойцам Северного альянса, потом народу.
Все вышеперечисленные пункты нужно выполнить в течение одной недели, семью нужно поставить в известность за один–два дня до церемонии похорон. До этого тело нужно хранить в надежном и неизвестном никому месте. Данное решение срочно нужно довести до сведения нужных органов, в случае недостатков, пусть предложат поправки. И случившееся, и это решение нужно держать в тайне от прессы и не упомянутых здесь людей.

После некоторой доработки, документ выглядел так:
«1. Новое руководство и оставленные Масудом люди должны ориентироваться в новых условиях в отсутствии Масуда.
2. Нужно изучить реакцию дружественных нам стран, поддержат ли они нового руководства, или будут действовать подобно странам, которые после падения города Талокан чуть ли не официально признали правительство талибов.
3. Новость о гибели Масуда может повергнуть бойцов Северного альянса в шоковое состояние, последствия которого будет не поправимы. Поэтому боцам и народу необходимо сообщить аккуратно и постепенно».


Согласно принятому решению, каждому выпала определенная обязанность. Я, Вудуд, Амролла и Халил должны были перенести тело Амир-Сахиба в надежное и тайное место, подальше от других, после чего я должен был вернуться в Душанбе для работы с СМИ. Фахим и остальные отправились в Афганистан, а мы с телом Амир-
Сахиба вылетели в выбранное нами место. 
Пожалуй, это было самым тяжелым днем в моей жизни – закрыть тело Масуда в леднике, запечатать дверь и уйти. В конце концов, он был для нас не только вождем, он был нам отцом, братом и другом. Мы его знали лучше всех и не один год. Это был удивительный вождь, который мог признать свои собственные ошибки. Мы у него учились многому. Говорить о личности Масуда можно много и долго.

По дороге обратно в Душанбе я был погружен в мысли, про себя молился, чтобы Бог помог нашему народу. Я представлял себе, что будет, если на фронте люди узнают о случившемся. Даже в мыслях трудно было себе представить, что бы талибы сделали с народом, захватив наши районы.
Уже было за два часа ночи, когда мы прибыли в Душанбе.
В интересах наших сторонников я всем говорил, что Амир-Сахиб жив. Мне пришлось солгать своей маме, когда она спросила, как себя чувствует Амир-Сахиб. Я ответил: «Хорошо. Не стоит беспокоиться, врачи говорят, что он уже вне опасности».
На следующий день, в 8 утра семья Масуда прибыла в Душанбе. Мы распорядились их перевезти, чтобы в случае обострения ситуации на фронте, они больше не пострадали, хватит им и без того страдания. Но, они наоборот, приехали увидеться с Масудом.
В аэропорт я нарочно не поехал, чтобы избежать мучительных распросов. Его сын Ахмад моему брату, который ездил в аэропорт встречать их, говорил, что, заснув во время полета, во сне видел своего отца, кровавого и без рубашки.

Прошло чуть больше часа с их прибытия, как Ахмад позвонил мне:
- Дядя, это Ахмад.
- Ахмад, как дела? – ответил я, как можно более бодро и радушно.
- Как мой отец? – спросил он, проигнорировав мой вопрос.
- Хорошо.
Ахмад был умным парнем, задавал  мне тогда кучу вопросов об отце, и я все время ему врал и врал. Вредную на меня обязанность возложили – врать, врать всем, даже его семье. Мы, самые близкие и верные ему, Масуду, друзья сегодня врали его семье – сыну, жене, братьям. Да простит меня Всевышний!
- Когда меня к папе отвезут, – спросил Ахмад.
- Послезавтра отвезу, – ответил я: – я очень занят сейчас.
- А кто там с папой сидит?
Первый раз в жизни ребенок мне поставил мат. Никто из нас этого не предусмотрел. Да, его папа имел такую же острую логику. «Как он додумался до этого?», – подумал я про себя. Ахмад узнал, что собрались все самые верные Масуду люди, и он догадался о том, что произошло.

Мы должны был одного или двух человека где-то спрятать, мол, они с Масудом сидят. Потом мы так и сделали, закрыв Джамшида в неизвестной никому квартире, и всем твердили, что он с Масудом в госпитале сидит.
Для Ахмада у меня не было ответов, и я решил уклониться от ответа:
– Сынок, так много вопросов задаешь, послезавтра отвезу тебя в больницу, сам увидишь папу своего.
Каждой ночью и днем, помимо сотен других звонков, звонки Ахмада раздавались до тех пор, пока однажды за день до церемонии похорон его не отвезли к папе. Отвезли всех, не только Ахмада, об этом не хочу много писать. Вы сами представляете, каково было жене, сыну и пятерым его дочерям стоять над его обезображенным «кровавым и усталым телом».

Здесь хотел бы сказать несколько слов о последних днях жизни Масуда. Последний раз я его живым видел в Душанбе. Абдул-Вудуд тоже присутствовал, и Масуд спрашивал нас о делах наших московских и российских в том числе. Поинтересовался моей книгой:
- До чего дошло написание твоей книги? – спросил меня. Говорю:
– Продвинулось, но не на много.
Когда я был назначен в Москву, перед отъездом я рассказал Масуду о своих намерениях встретиться с рядом советских офицеров и солдат, участвовавших в афганской войне, а также с некоторыми афганскими коммунистами для того, что бы написать книгу о тех годах.

Масуд тогда крайне заинтересовался и сказал: «Обязательно пиши». Дал мне некоторые советы, в частности, сказал:
- Я ознакомился почти со всеми произведениями, написанными российскими и афганскими авторами об афганской войне, и в них совершено много ошибок, — продолжил он, после паузы: – некоторые путаются между правдой и неправдой.
Он указал на некоторые ошибочные факты в книге генерала Громова. Продолжая давать мне советы, он сказал:
- Начни с перемирия 1982 года в Пандшере, — я было уже начал говорить, что перемирие 1982 года с советскими было частью нашего джихада, как перебив меня, Масуд сказал: – Нет! Вот здесь как раз многие и советские и афганские авторы ошибаются – отсюда и начни, – предложил он.

По его совету, я начал работу над своей книгой с изучения этого вопроса. Впервые сам Масуд рассказывал о перемирии 1982 года с советскими, я записывал его рассказ. Так же встретился тогда с рядом афганцев и таджиками-переводчиками, участвовавшими в тех переговорах. Также должен был встретиться с некоторыми российскими генералами, которые были в курсе тех событий. Поинтересовавшись встречей с генералами, Масуд спросил:
– С кем из них уже встречался?
- Из высокопоставленных ни с кем – ответил я: – но из офицеров среднего звена кое с кем удалось встретиться.
- Почему с высокопоставленными не встречался, они как раз больше всех в курсе тех событий? – спросил он. Я рассказал ему о причинах:
- Большинство из них теперь очень богатые люди, это создает мне некоторые проблемы. К примеру, если я их приглашу к себе на работу, они не приедут, если же я приеду к ним, то не согласятся на длинную беседу, в обычные рестораны они, как правило, не ходят, а в шикарные – я себе не могу позволить.
Масуд, улыбнувшись, вспомнил поговорку: – «Влюбляться легко, но потом приходят трудности», видимо давая мне понять, что ради хорошей работы надо постараться.

Я тоже улыбнулся. Потом прочел ему часть написанной работы. Масуду понравилось, и он добавил:
- Читать военные книги скучно, поэтому постарайся описывать события в виде обычного рассказа. До сих пор у тебя хорошо получается, так продолжай и дальше.
Это была последняя встреча с Масудом, в августе 2001 года.


Здесь я бы хотел написать несколько строк о последних днях Масуда со слов его близких – супруги и охранников. Последний раз он виделся со своей семьей 5 сентября. Сидя на стуле во дворе своего дома, он руками закрыл глаза, но, вдруг убрав руки с глаз, сказал жене:
– Я скоро погибну, и даже не представляю себе, что с тобой будет, ведь ты даже сшить не можешь, чтобы на жизнь себе заработать. Что с тобой будет?
Потом, глядя на находящийся за домом сад, Масуд сказал:
– Меня нужно похоронить вот тут, — пока он говорил, жена его несколько раз перебивала словами: «Типун тебе на язык, что это ты говоришь». Продолжая, он повернулся к сыну Ахмаду:
– Ты сможешь одним дыханием сбегать до могилы своего отца?
Потом берет бумагу, чтобы написать завещание, но жена, плача, отбирает у него бумагу. За несколько дней до своей гибели Масуд несколько раз жену свою  заставлял плакать. Тогда, ночью, он долго с женой разговаривал, говорил не политике, а о жизни и небесах. Собравшись в поездку из Пандшера на север страны, обращаясь к своей жене, он сказал:  «В последний раз в этом доме одеваюсь».

По словам охранников, той ночью он до утра молился, и хотя он вообще очень мало спал, той ночью вообще не заснул и под утро внезапно отдал команду всем охранникам собраться и встать строем около дома.  Он вышел и прошел мимо всех стоявших. Остановившись возле каждого, Масуд внимательно посмотрел в глаза. Только потом они узнали, что эти взгляды были взглядами прощания, последнего прощания перед разлукой.


Масуд от нас ушел, мы с ним прощались, но только с его телом, его мысли остались с нами, в наших сердцах. Его стратегия была очень проста – независимый, сильный и просторный Афганистан, с умеренным исламом. Он одинаково любил четыре вещи – религию свою, родину свою, свой народ и свободу.


Быстрая доставка материалов в Telegram

Хроника происшествий

Другие материалы

Главные темы

Авторы

КОСТЫРЯ Анатолий
Юлия Митенкова
ПАНФИЛОВА Виктория
Николай САЖЕНОВ
Василий ХРИСТОФОРОВ
Омар НЕССАР
Все авторы